География гениальности - Страница 93

Почему же иммигранты чаще становятся гениями? Обычно это объясняют так: они принадлежат к сплоченной и хорошо мотивированной группе. Иммигрантам есть что доказывать. Но это объяснение поверхностное, хотя и не лишенное смысла. Допустим, статусом иммигранта можно объяснить экономический успех. Но как быть с творческой жилкой? Почему сам факт рождения в другой стране делает идеи богаче, а искусство тоньше?

Ученые ищут ответ в «диверсифицированном опыте». Голландский психолог Симона Риттер определяет его следующим образом: «крайне необычные и неожиданные события или ситуации, которые активно переживаются и выталкивают индивида за пределы «нормальности»». Когда это происходит, в нас возрастает «когнитивная гибкость», то есть мы начинаем смотреть на окружающий мир свежим взглядом.

Даже если человек просто знает иной ракурс, это открывает новые возможности и увеличивает когнитивную гибкость. Иммигрант же, в силу своего жизненного опыта, тесно знакомится с альтернативными подходами. Иммигранты работают с бóльшим числом ингредиентов, чем остальные, и это может увеличивать креативность. Всего лишь «может»: ведь не исключено, что соприкосновение с чужой культурой не повлияет на творчество (если человек отторгнет новый менталитет). Наш ум не становится автоматически более открытым, сталкиваясь с чем-то необычным. Может случиться и обратное: перед лицом Другого мы станем менее восприимчивыми и более зашоренными. Но почему в многонациональной среде одни люди обретают открытость, а другие – закрытость и узколобость?

Психологи не дают уверенного ответа, но подозревают, что все упирается в препятствия и ограничения, а ограничения – точнее, наша реакция на них – есть топливо, которое питает пламя творчества. Скажем, в молодости Фрейд хотел стать военным, но эта профессия оказалась закрытой для него как для еврея. Короткое время он размышлял о карьере адвоката, но однажды услышал лекцию, в которой цитировалось эссе Гёте «Природа». В эссе же были такие слова: «Каждому является она в особенном виде. Она скрывается под тысячью имен и названий, и все одна и та же». Фрейд был потрясен и поклялся стать ученым-исследователем. Но тут сыграл свою роль практический фактор – деньги. Исследования недостаточно хорошо оплачивались, чтобы завести семью, поэтому Фрейд сменил стратегию и занялся медициной. В противном случае он не столкнулся бы с «истерическими» пациентами и не создал бы теорию бессознательного.

Сейчас о Фрейде наслышаны все, однако в Вене начала ХХ века его знали (те, кто вообще его знал) как «своенравного и весьма несимпатичного оригинала», «неудобного аутсайдера» (вспоминает его друг Стефан Цвейг). Прославленные ныне теории Фрейда встречались зевками и усмешками, словно сказки. И здесь нет ничего удивительного: все подлинно творческие идеи поначалу сталкиваются с неприятием, ибо бросают вызов статус-кво. Восторги по поводу новой идеи – верный знак того, что она не оригинальна.

Это неприятие возмущало и бесило Фрейда – и укрепляло его решимость. «Интеллектуальная оригинальность и профессиональная изоляция Фрейда подпитывали друг друга», – пишет Карл Шорске в своей книге по истории Вены рубежа веков. Как мы уже видели в Афинах, отвержение действует на людей по-разному: одних угнетает, а других мотивирует. Почему? Если помните, исследователи из Университета Джонса Хопкинса выяснили, что отвержение часто стимулирует творчество у людей, считающих себя «независимо мыслящими», незаурядными, открытыми для Инаковости. Безусловно, Фрейд, считавший себя «конкистадором», таким и был.

Фрейд был маргиналом вдвойне. Как еврей он принадлежал, по его словам, к «чуждой расе» и находился на обочине венского общества. Он также обитал на периферии собственной же профессии – психологии. Такое часто случается с гениями, отмечает Томас Кун в своей эпохальной работе «Структура научных революций». Он объясняет, что новички меньше связаны традиционными правилами и «могут скорее всего видеть, что правила больше не пригодны, и начинают подбирать другую систему правил, которая может заменить предшествующую». Гении всегда в той или иной степени маргинальны. А вот человек, крепко завязанный на статус-кво, едва ли посягнет на него.

Достаточно беглого взгляда на величайшие исторические открытия и изобретения, чтобы увидеть силу аутсайдеров. Майкл Вентрис, профессиональный архитектор, в свое свободное время дешифровал линейное письмо B – один из древнейших памятников европейской письменности, над которым тщетно ломали голову филологи-классики. Вентрис добился успеха не вопреки филологическому невежеству, а благодаря ему. Его не обременяли неправильные знания. Не обременяли они и ядерного физика Луиса Альвареса. Именно он, а не какой-нибудь палеонтолог увязал гибель динозавров с падением гигантского метеорита. Палеонтологи же занимались земными объяснениями: якобы динозавры не вынесли смены климата или были съедены первыми хищными млекопитающими. Альварес взглянул в поисках ответа на небеса – и нашел его там.

Так было и с Зигмундом Фрейдом. Тогдашняя медицина не могла объяснить, почему его пациентки – молодые и в остальном здоровые – страдали от «истерии» и других нервных заболеваний. Психология не давала ответа, и Фрейд, как подобает гению, изобрел новую область: психоанализ. Гарвардский психолог Говард Гарднер называет людей такого типа Творцами (я предпочитаю думать о них как о Строителях), которые не вносят вклад в уже существующую дисциплину, а создают новую. По-моему, это высшая форма гениальности.