География гениальности - Страница 94

«Фрейд обожал путешествовать, курить и коллекционировать», – сообщает Голос. Одна из этих страстей сведет его в могилу. Две других будут вдохновлять. Страсть к коллекционированию была глубоко венской, хотя и обрела «археологическую» форму: Фрейд любил древние статуэтки и прочие артефакты.

Свидетельства этой страсти лежат передо мной. Даже глаза разбегаются. Вот деревянная фигурка птицеголовой богини из Древнего Египта. Во время сеансов психоанализа она стояла возле кресла Фрейда. Вот барельеф с египетского надгробия. А вот гипсовый слепок с античного барельефа («Градива»). Кабинет просто уставлен древностями. На стене висит фотография сфинкса из Гизы.

Когда у Фрейда возникли опасения за судьбу коллекции при нацистах, он организовал тайный вывоз двух особенно драгоценных предметов – китайского нефритового медальона XIX века и статуэтки богини Афины, греческой богини мудрости. Вся в царапинах и отметинах, статуэтка занимала почетное место на столе Фрейда. Это неспроста: ведь Афина – богиня не только мудрости, но и разума, а Фрейд стремился рационально осмыслить глубоко иррациональные психические силы, влекущие нас в странных и нездоровых направлениях. Статуэтка, которую он всегда держал под рукой, постоянно напоминала о первичности разума – даже в иррациональные с виду времена.

Фрейду повезло жить в эпоху расцвета археологии. Открытия сыпались как из рога изобилия – одно древнее диво за другим. Многие угодили в венские музеи и антикварные лавки, куда Фрейд любил захаживать. Не было недостатка и в специалистах, готовых обсудить замечательные открытия. Фрейд уважал всех археологов, особенно Генриха Шлимана, который в 1871 г. обнаружил Древнюю Трою. Он также завязал дружбу с Эмануэлем Лёви, профессором археологии. «Засиживаюсь с ним до трех часов утра, – писал Фрейд в письме, – он рассказывает мне о Риме».

Фрейд не был дилетантом. Он глубоко понимал древние культуры и использовал эти знания в своих психологических теориях. Однажды сказал пациенту, что ведет раскопки в человеческой психике, ибо «должен снять слой за слоем, чтобы открыть самые глубинные и самые ценные сокровища».

Артефакты Фрейд расставил продуманно: куда бы он ни взглянул, сидя в своем роскошном кресле, его взгляд падал на что-то древнее и значительное. Эти предметы были с ним, когда он лечил пациентов, да и просто засиживался в кабинете за работой – нередко допоздна. Творческие люди часто так поступают: окружают себя визуальными, слуховыми и даже обонятельными подсказками. Зачем? Затем, чтобы проблема оставалась в голове даже тогда, когда о ней не думаешь; чтобы она варилась где-то в подсознании. Творческие гении знают: часто лучше не пытаться взять проблему приступом, а дать ей отлежаться.

Обстановка кабинета влияла не только на самого Фрейда, но и на его пациентов, которые подчас усматривали в ней нечто религиозное. «Было ощущение священного мира и покоя», – вспоминает Сергей Панкеев, богатый русский помещик, которого Фрейд прозвал Человеком-Волком, поскольку ему мерещились белые волки на деревьях. «Там стояли всякие статуэтки и прочие необычные предметы, причем даже профану было ясно, что они родом из Древнего Египта», – рассказывает он.

О своей коллекции Фрейд – человек в остальном скорее сдержанный – говорил взахлеб. «У меня всегда должен быть предмет, который я бы любил», – признался он своему коллеге, а впоследствии конкуренту Карлу Юнгу. Фрейд коллекционировал вещи до последних дней жизни, полагая, что «коллекция, в которую не поступают новые добавления, – это мертвая коллекция».

Интерес Фрейда к «мертвым» цивилизациям (здесь уместны кавычки, поскольку в каждом из нас живут древнегреческие и древнеримские идеи) подчеркивает то, с чем я столкнулся еще в Афинах: прошлое имеет значение. Новшества можно вводить, лишь опираясь на фундамент прошлого. А как опереться на этот фундамент, если прошлое нам неизвестно? Зигмунд Фрейд понимал это, как никто другой.

Археология была хобби Фрейда. Этим он напоминает других гениев. Дарвин поглощал романы. Эйнштейн играл на скрипке, причем неплохо. «Жизнь без музыки для меня невообразима», – сказал он однажды. Согласно недавнему исследованию, нобелевские лауреаты в области наук увлекаются искусством в большей степени, чем менее маститые ученые.

Внешние интересы служат нескольким целям. Прежде всего, они позволяют вниманию рассеяться, а проблемам – отлежаться. Они помогают переключить нагрузку с одних «мышц» на другие. К примеру, Эйнштейн делал небольшие музыкальные паузы, работая над сложными задачами физики. «Музыка помогает ему, когда он думает о своих теориях, – рассказывала его жена Эльза. – Он уходит в кабинет, выходит, немного музицирует, что-то записывает и возвращается в кабинет». А вот воспоминания Ханса Альберта, старшего сына Эйнштейна: «Всякий раз, когда он чувствовал, что зашел в тупик или столкнулся с профессиональной трудностью, он искал убежища в музыке. Обычно это решало все проблемы».

Иногда увлечения помогают работе напрямую. Галилею удалось открыть спутники Юпитера еще и потому, что он разбирался в живописи и знал прием под названием «кьяроскуро» (контрастное распределение света и тени). Археология сыграла аналогичную роль в жизни Фрейда: она внесла вклад в такие психологические теории, как эдипов комплекс.

Вена, лежавшая на перекрестке культур и идей, благоволила интеллектуальному синтезу. Да, здесь, как и везде, были свои узкие круги – научные и профессиональные, – но барьеры между ними не были непроницаемыми. Писатель Роберт Музиль получил инженерное образование, а писатель Артур Шницлер – медицинское. Физик Эрнст Мах был также известным философом.