География гениальности - Страница 78

А между тем у странности есть причина. Моцарт написал этот квартет в тот вечер, когда Констанция… рожала их первого ребенка. Заметьте: не до и не после родов, а во время. (Хорошо хоть, сначала позвал акушерку и уже потом уселся за фортепьяно.) Впоследствии Констанция подтвердила: квартет содержит несколько отрывков, отражающих ее мучения; особенно это касается менуэта. Моцарта, как и всех творческих гениев, вдохновение могло посетить в любой миг. Оно приходило даже в такие минуты, которые большинство из нас сочли бы наименее уместными для музыкального творчества (да и вообще почти для чего угодно). Казалось бы, что может выбить из колеи сильнее, чем роды жены? У меня бы это убило все творческие импульсы на корню. А что делает Моцарт? Сочиняет музыку!

Чем объяснить способность Моцарта творить в таком бедламе? Интересную гипотезу растормаживания разработал покойный Колин Мартиндейл, психолог из Университета Мэна. Он многие годы изучал творчество с позиции нейронауки, опираясь при этом не на анкеты или словесно-ассоциативные тесты, а на фМРТ-сканирование головного мозга и ЭЭГ. Свое внимание он сосредоточил на «кортикальном бодрствовании». Когда мы сильно концентрируемся, мозжечок активируется, что усиливает сердцебиение, учащает дыхание и повышает бдительность. Мартиндейл заподозрил, что кортикальное бодрствование может быть связано с творческим мышлением. Но как именно?

Чтобы разобраться в этом, он подключил группу людей – креативных и не очень – к электроэнцефалографам и дал им серию тестов на творческое мышление. Результаты оказались удивительными: в ходе выполнения тестов более креативные участники выказали меньше кортикального бодрствования, чем менее креативные.

Мартиндейл сделал вывод: более высокая степень кортикального бодрствования полезна, когда мы занимаемся балансом чековой книжки или прячемся от тигра, но не тогда, когда пытаемся сочинить оперу, пишем роман или изобретаем новую интернет-технологию. В этих случаях нам понадобится то, что Мартиндейл назвал дефокусированным (или рассеянным) вниманием. Человек в таком состоянии не рассеян в обычном смысле слова. Это своего рода отрешенная привязанность, сродни буддийской: человек одновременно рассеян и собран.

Но почему, спросил Мартиндейл, одни люди выигрывают от дефокусированного внимания, а другие нет? Креативные личности не более способны контролировать свое кортикальное бодрствование, чем все прочие. По мнению Мартиндейла, творческие достижения основаны не на самоконтроле, а на «нечаянном вдохновении».

Нечаянное вдохновение? Что это такое? Мартиндейл, скончавшийся в 2008 г., так и не раскрыл смысл этого понятия. Однако у меня волей-неволей возникает мысль: а вдруг оно способно объяснить неугомонность многих творческих людей? Меняя обстановку, они бессознательно пытаются снизить уровень кортикального бодрствования и дефокусировать внимание.

Как бы то ни было, у Моцарта все получалось. Он снова и снова совершал настоящие чудеса в музыке: писал симфонии за то время, которое у большинства из нас ушло бы на заполнение налоговой декларации. Говорят, он сочинил увертюру к своей опере «Дон Жуан» за вечер до премьеры. И все же – и это существенно – он совершал эти чудеса, когда этого кто-то требовал (обычно покровитель). «Когда он садился за работу, вдохновение брало свое, но это вдохновение чаще было вызвано полученным заказом, необходимостью написать новое произведение или сделать подарок другу», – пишет биограф Моцарта Питер Гей. Просто так Моцарт почти не сочинял. Лишь время от времени он создавал куски, еще не зная точно, когда и в какое произведение включит их. Подобно Леонардо да Винчи, Моцарт заканчивал не все, что начинал. После него осталось около сотни музыкальных фрагментов: это либо вещи, к которым он утратил интерес, либо (чаще) произведения, заказ на которые был отменен.

Моцарт любил деньги. Зарабатывал много, а тратил еще больше: на изысканные наряды, гурманскую еду, а больше всего – на азартные игры. Увы, бильярдист из него вышел так себе, и вскоре он задолжал порядка 1500 флоринов, что по тем временам превышало неплохую годовую зарплату. Долги служили источником постоянного беспокойства – где взять деньги? – но и стимулировали писать новые партитуры. Мы должны сказать спасибо азартности и мотовству Моцарта: его дивной музыкой мы отчасти обязаны им. Если бы он лучше играл в бильярд или больше экономил на покупках, количество его произведений существенно убавилось бы.

Мотивы Моцарта были как внешними, когда та или иная сила выдвигала требования к нему, так и внутренними. Погрузившись в работу, он скоро оказывался в некоем «потоке» – терял чувство времени и быстро забывал о требованиях внешнего мира. Как и у других гениев, эта комбинация внутренней и внешней мотивации максимально раскрывала его способности.

Кстати, я не хочу сказать, что Моцарт был очень гармоничной личностью. Куда там! Почитайте его письма – и вы, возможно, согласитесь с Бодлером: «Прекрасное – всегда странно». У Моцарта было своеобразное «туалетное» чувство юмора. «Ах, моя задница горит огнем» – так начинается один из самых мягких пассажей. Однако голливудский образ Моцарта как человека эмоционально заторможенного и незрелого не соответствует действительности. Разве незрелый человек мог бы написать произведения, отличающиеся такой эмоциональной глубиной? И хотя нам нравится представлять Моцарта личностью не от мира сего, он не был таким. Он был сыном своего времени. В каком-то смысле он был даже больше сыном своего времени, чем его современники. И именно это сделало его великим. Его музыка, особенно оперы, требовала «чуткости к обществу, от которого зависели успех и неудача», замечает биограф Фолькмар Браунберенс.